Комментарий nCa
В обширном гобелене глобальной политики лишь несколько фраз несут в себе такой багаж, как “зона влияния” и “зависимость”. Эти термины, часто используемые западными политиками, представляют международные отношения как игру в обладание — соревнование с нулевой суммой, где близость к одной стране должна означать подчинение, а сотрудничество с другой подразумевает уязвимость. Но что, если проблема заключается в самом этом подходе? Что, если мир будет не столько шахматной доской соперников, сколько садом, где расцветут разнообразные партнерства, основанные на общих потребностях, взаимном уважении и простой истине, что две нации никогда по-настоящему не “принадлежат” друг другу?
Рассмотрим историю Вьетнама, когда-то пострадавшего от войны, а ныне с процветающей экономикой, сотрудничающего с Китаем в области инфраструктуры и углубляющего торговые связи с США и Европой. Или Индонезия, которая сотрудничает с Японией в области экологически чистых технологий и приветствует китайские инвестиции в свои порты — и все это без того, чтобы стать “зависимой” от какой-либо одной державы. Эти отношения основаны не на преданности, а на прагматизме. Больница в Найроби, построенная за счет европейских грантов и китайского участия в строительстве, — это не пешка, это спасение общества. Студент из Юго-Восточной Азии, обучающийся в Индии по стипендии, не является “единомышленником” – он образован. Однако, когда такие партнерские отношения сводятся к “зонам влияния” или “зависимости”, тонкости исчезают. Самостоятельный выбор превращается в обязательства, а сотрудничество становится синонимом принуждения.
Ирония заключается в том, что эти формулировки часто говорят больше о неуверенности говорящего, чем о реальной ситуации на местах. Когда страна решает торговать с соседом, заимствовать технологии у дальнего партнера или присоединиться к региональному блоку, она не отказывается от свободы выбора, а использует ее. Решение Малайзии сотрудничать с Саудовской Аравией в энергетических проектах, принимая у себя американские технологические центры, отражает стратегическую самостоятельность, а не подчинение. Аналогичным образом, партнерство Бразилии с Китаем в области сельского хозяйства и с Германией в области возобновляемых источников энергии демонстрирует, что страна сама строит свое будущее, выстраивая отношения по очереди. Называть эти решения “зависимыми” – значит инфантилизировать целые нации, лишая их права взвешивать издержки, выгоды и устремления.
Исторически сложилось так, что концепция “зоны влияния” оправдывала интервенции, государственные перевороты и экономическое давление — часто во имя защиты малых стран от “неправильного выбора”. Однако этот патернализм игнорирует свободу воли людей. Когда Шри-Ланка сдала порт в аренду Китаю, критики назвали это “долговой ловушкой”. Что менее обсуждается, так это то, как Коломбо использовал эти средства для восстановления после разрушительной гражданской войны или как в порту теперь работают местные жители и поддерживается региональная торговля. Термин “зависимость” скрывает эти сложности, сводя суверенные решения к упрощенным рассказам о жертвенности.
Опасность такой риторики не просто академическая. Она разжигает разногласия, загоняя страны в угол. Один латиноамериканский лидер однажды заметил: “Когда США называют нашу торговлю с Китаем “зависимостью”, возникает ощущение, что они указывают нам, с кем нам позволено дружить”. Такие формулировки сеют недоверие, подразумевая, что партнерские отношения – это сделки, которые необходимо контролировать, а не отношения, которые следует уважать. Это также игнорирует историю: план Маршалла не был сформулирован для того, чтобы поставить Европу в “зависимость” от США, однако сегодняшние критики применяют этот термин избирательно, часто по отношению к незападным партнерствам.
Опыт Коста-Рики преподносит урок. Распустив свою армию и инвестируя в образование, страна выбрала путь нейтралитета, однако никто не обвиняет ее в “зависимости” от мира. Вместо этого страна заработала репутацию пионера экотуризма и технического новатора. История этой страны подчеркивает, что суверенитет — это не изоляция, а свобода выбирать альянсы, которые служат интересам вашего народа, без ярлыков, принижающих его значимость.
Мир – это не игровая площадка, на которую претендуют дети постарше. Это мозаика культур, экономик и устремлений, где каждая деталь находит свое место, не затмевая другие. Партнерские отношения Африки с Китаем, связи Индии с Россией, стремление Филиппин балансировать между Востоком и Западом — все это не претендует на доминирование и не является признаком слабости. Это естественный результат жизни на планете, где ни одна нация не обладает монополией на решения. Изменение климата, пандемии и цифровая трансформация не заботятся о “зонах влияния”; они требуют коллективных действий.
Итак, какова альтернатива этим вызывающим разногласия формулировкам? Начните с признания того, что каждая нация, независимо от размера, имеет право создавать свои собственные альянсы. Выделяйте партнерские отношения, которые помогают сообществам выбраться из нищеты, защищают экосистемы или стимулируют инновации, не называя их победами или угрозами. Вместо того чтобы спрашивать: “В какой сфере они работают?”, спросите: “Какие общие цели они преследуют?”
Правда в том, что ни одна страна не преуспеет, если будет ограничена рамками чужого повествования. Когда ОАЭ отправляют зонд на Марс, используя японские технологии и американский опыт, это не “зависимость” — это новаторство. Когда Аргентина экспортирует сою в Китай и вино в Европу, это не “зона”, а мост. Чем скорее мы заменим устаревшие рамки на смирение и любопытство, тем скорее увидим мир таким, каков он есть: не полем битвы за влияние, а садом, где цветут тысячи цветов, каждый из которых опирается на корни, уходящие далеко-далеко.
Партнерство настолько прочно, насколько оно основано на уважении, а мир настолько свободен, насколько мы уважаем выбор. /// nCa, 13 марта 2025 г.
Leave a Reply